Краснодар, 11 сентября – Юг Times, Михаил Кибальник, Ольга Мартынова. Скаковой сезон на Краснодарском ипподроме вырос до 20 дней, ранее их было только шесть. Кроме того, в четыре раза увеличено количество лошадиных стартов.
Коневодство — одна из визитных карточек Краснодарского края. Оно присутствует как отголосок ушедших традиций казачьего быта в нашей культуре и в региональных планах развития агротуризма. Может ли коневодство быть серьезной статьей экономики региона, что сегодня представляет собой центральный ипподром Кубани и как вывести такое предприятие на безубыточность — в интервью «Юг Times».
Игорь Васильев, генеральный директор ООО «Краснодарский ипподром».
— Игорь Игоревич, вспомните, каким вы принимали ипподром.
— На поле проходили автомобильные гонки на выживание. В конюшнях солились шкуры. Паслись коровы-куры. Выращивались грибы вешенки. На территории стояли склады, несколько станций автосервиса… До моего прихода при пожаре пропал архив ипподрома! В то время было 6 скаковых дней в сезон, хотя скачки — основной источник дохода для ипподрома. Тогда конюх обслуживал пол-лошади — сейчас восемь! «Лошадники», те, кто занимается иппотерапией, прокатом лошадей, школой верховой езды, развивали свой маленький бизнес, у каждого были постоянные клиенты. Человек, который, допустим, сдавал в аренду лошадей, приносил пять тысяч, и к нему не возникало вопросов: а каков на самом деле доход? В штате огромное количество директоров — финансовый, исполнительный, операционный, по экономике… Ипподром почему-то оплачивал счета своих арендаторов за электроэнергию. Денег не было, но финансовый директор каждый месяц мотался в Москву — на защиту операционного бюджета.
— Как долго длился период между вхождением в должность и временем, когда более-менее все утряслось?
— На точку безубыточности я вышел к середине 2010-го, то есть за два года сумел обеспечить операционную деятельность предприятия за счет собственного оборотного капитала.
Основной акционер не ставил мне задачу возродить ипподром — просто надо было сохранить этот актив. Прежде всего землю: 40 (а когда-то почти 70) гектаров чуть ли не в центре города.
ОСНОВНАЯ ЦЕННОСТЬ
— Были ли у собственника хозяйствующего субъекта проблемы с участком, на котором он стоит?
— Еще какие! Земля находилась в непонятной собственности, и это был откровенный промах наших юристов при оформлении купли-продажи. Потому целая армия третьих лиц претендовала на территорию. Окончательное закрепление земли за ипподромом произошло 11 августа 2011 года. Тянулось дело долго, потому что пришлось противостоять — даже не отдельным предпринимателям, а власти. Не могли определиться, кто имеет право распоряжаться земельным участком: муниципалитет, край, федералы или все-таки собственник. Горы документов и переписок, годы ожидания в приемных… Спасибо губернатору: именно он поставил точку в вопросе определения принадлежности земли ипподрома. Но надо признать: мне удалось не все. Например, не смог вернуть территории полностью, оставить в собственности ипподрома общежитие.
— Есть ли ориентиры, демонстрирующие, что ситуация выправилась?
— Как было и как сейчас? Да, такие ориентиры есть. Было в штате человек пятнадцать, сейчас — с учетом «сезонников» — почти сто. Сегодня в сезоне у нас 19-20 скаковых дней, а было — шесть. Испытываемость лошадей тогда — 300-400 за сезон, сейчас — более 500. В прошлом было десять постоянных клиентов в месяц, сегодня — семьсот. Лошадиных стартов тогда — 300, сейчас — свыше тысячи двухсот.
КАК ИППОДРОМУ ЗАРАБОТАТЬ?
— Допинг у лошадей — столь же сложный и популярный вопрос, как и в человеческом спорте?
— Для племенной работы это очень серьезная угроза. Кому нужна крапленая лошадь? Мы получили статус сертифицированной государственной (от Министерства сельского хозяйства РФ) лаборатории по испытанию лошадей. Четыре года работаем по антидопинговой программе с турецкой лабораторией, предварительно выстроив систему с таможней, логистикой.
— Объясните популярно — как ипподром зарабатывает?
— Он выполняет две важнейших задачи: первая — социальная, это те люди, что сидят на трибунах во время скачек или занимаются в конноспортивном центре. Вторая задача — экономическая: только на ипподроме — через испытания — формируются ценность и племенные качества лошади. Сейчас эти статьи доходов 50 на 50: испытания и конноспортивный центр (верховая езда, любительский спорт посредством проката лошадей, вольтижировка, краевая конноспортивная школа).
— А власть дает деньги?
— Федеральный бюджет — нет. Отрасль коневодства, ипподромное дело для государства совсем незначительны. Нет понимания — зачем это нужно, для чего давать деньги? Для крупного бизнеса инвестиции в эту отрасль — долгие и не приносящие сверхприбылей. Просто историческая традиция для нескольких отдельных регионов и хобби — для немногих состоятельных фигур.
— А деньги из краевого бюджета?
— Да, хотя к этому решению приходили непросто. Поддержка идет по двум статьям.
Край дает деньги под испытания племенных лошадей и на призовой фонд скачек: примерно 50 миллионов рублей в год. Это сравнительно небольшие деньги, но нельзя было их просто отдать ипподрому: закон не позволяет. Стали думать о синергии, рабочих местах, визитной карточке края — в контексте агротуризма, традиционного казачьего землепользования и нашли грамотные формулировки. Отдельное спасибо Владимиру Бекетову, который в краевом парламенте поддержал идею финансирования ипподрома из средств краевого бюджета.
Вторая статья краевой поддержки — по программе производителей «Мать и жеребенок». Есть критерии оценки, уровень монетизации — сколько на мать, а сколько на жеребенка. Эти деньги ничтожны, потому что отрасль убыточна: серьезные конезаводы (я не говорю о небольших крестьянско-фермерских конюшнях и фермах) генерируют ежегодные убытки по 40-50 миллионов рублей и закрывают их другими статьями доходов. По программе «Мать и жеребенок» выделяется 14 тысяч рублей в год, в то время как содержание лошади-матери по себестоимости обходится в 1200- 1300 рублей в день.
— А почему сам ипподром не занимается заводской работой?
— Нельзя по правилам. Здесь не могут находиться жеребята, жеребые матки. Но у нас очень близкие, душевные отношения с конезаводом «Восход», где был рожден знаменитый Анилин. Образно говоря, «Восход» — это наш детский сад.
КАК ИГРАТЬ НА ТОТАЛИЗАТОРЕ?
— Когда вы пришли, Кубок губернатора уже существовал?
— Да, было два скаковых дня: Кубок губернатора и Дерби, хотя надо было бы в обратной последовательности. Важно, что губернаторы всегда присутствуют на розыгрыше этого кубка. Для сравнения: на «Беговой», на Кубке президента, уже лет пять не было ни Путина, ни Медведева. Хотя в прежние времена на Кубок президента приезжали руководители республик, краев и областей, главы дружественных стран. Это иллюстрация отношения государства к ипподромному делу. Сегодня на Приз президента на Московском ипподроме со всей страны не могут набрать лошадей для полноценных скачек.
— Конный тотализатор работает?
— Сейчас да, хотя его не было в Краснодаре больше 20 лет.
— У обывателя он вызывает конан-дойлевские ассоциации: иголка в копыто перед заездом…
— Раньше и у нас такое бывало. Лошадей кормили бромом… Конный тотализатор не развивается, потому что сегодня он считается игорным бизнесом. Чтобы держать тотализатор, надо иметь чистые активы более миллиарда, гарантии банка — около 600 миллионов, 100 миллионов — собственный уставной капитал. Если сейчас я — на упрощенной системе налогообложения, то с тотализатором надо будет платить по полной. Поэтому у меня этого направления нет: заключил договор с «Российскими ипподромами». Эта организация арендует у нас площади и предлагает услуги конного тотализатора. Но Краснодарский ипподром сам этим направлением не занимается.
За рубежом на конном тотализаторе играют все: это просто азартное, веселое и «живое» времяпрепровождения. У нас не играет никто, потому что не на что.
ДЛЯ ЧЕГО ЗАВОДИТЬ ЛОШАДЬ?
— Владение лошадью — это мода или все-таки тенденция экономики?
— Нет ни моды, ни тенденций. За последние 5 лет в племенном «верховом» коннозаводстве новых владельцев не появилось, а многие из отрасли ушли. Произошло это по разным причинам — резкое сокращение числа приобретаемых российскими заводчиками лошадей на зарубежных аукционах. Да, разведение племенных скакунов — это серьезный бизнес, большие деньги. Из трех основных пород — английская, арабская, ахалтекинская — сейчас на рынке особо востребованы «арабы». И конный завод Николая Самоволова в последнее время сделал несколько выгодных продаж за рубеж арабских скакунов. Но исключение лишь подтверждает правило.
— Почему на краснодарском ипподроме часто выступают лошади абхазских заводчиков?
— Ответов может быть много. Главный — Московский, Ростовский, Пятигорский ипподромы нам уступают значительно. В новейшие времена — до того, как были приняты современные российские правила, именно мы проводили скачки по советским правилам. Где-то можно было встретить лошадь с непонятным паспортом: вместо «араба» бежит «англо-араб». Но наш ипподром, наши скачки отвечают требованиям на 99%, и, конечно же, это импонирует серьезным коннозаводчикам. Абхазы привозят лошадей к нам, потому что здесь отлично налажена работа, и они предпочитают нас другим ипподромам страны.
— Вы бывали на иностранных ипподромах?
— Я много где бывал. Во Франции когда-то была нынешняя российская неразбериха. Сейчас эта страна занимает одно из самых высоких мест в мире по организации скачек, по конным заводам. Французы построили четкую и понятную отраслевую экономическую модель, причем еще живы люди, которые ее создавали. Объяснили государству, на каком этапе нужна господдержка, на каком — налоговое бремя. Сегодня Франция, не вложив в развитие конного спорта и коннозаводства ни франка, имеет оборот от конного тотализатора более 10 млрд евро и свыше 1 млрд евро поступлений в налоговый бюджет страны.
— Краснодарский ипподром — частный. Сохранились ли государственные?
— Да. Всего в стране 34 ипподрома на бумаге, «живых» — 17. Из этих семнадцати — 4-5 частных, как краснодарский, все остальные — государственные. Они объединены в СРО «Российские ипподромы». На мой взгляд, государственные находятся в более уязвимом положении: мало того что денег нет, так еще нельзя их заработать.
ПРИОТКРЫВАЯ МИРОВОЗЗРЕНИЕ
— Вы занимались молочной продукцией, бытовой химией, лошадьми, логистикой, работой с поставщиками и производителями… Как долго надо изучать специфику бизнеса, чтобы почувствовать себя в нем уверенно?
— Знакомство со специализацией происходит по-разному. «Лошадиная» тема заняла у меня наибольшее время: примерно пять лет. И сегодня я не знаю всего, но это и не обязательно. Вначале смущался, когда разговаривал с технологами, а они свободно рассуждали о маме и папе какого-то перспективного жеребенка. О-о, оказывается, малыш — прямой потомок великого Анилина. Они это знают изначально, а я понял в контексте разговора. Ничего страшного: того, что я знаю о лошадях, с избытком хватит, чтобы управлять этим «хозяйством».
— Чем увлекаетесь?
— С 7 лет — охотой. Завтра по делам еду в конный завод «Восход», а потом с директором — Владимиром Краснобрижим — отправимся в охотхозяйство: на перепелку. Как следствие — собираю оружие, ножи. В Крымском районе на даче реализую свое новое увлечение: пчеловодство. Учусь у человека, который с Алтая перебрался на ПМЖ в Абрау-Дюрсо. Случайно познакомились, разговорились, у него было свыше 160 пчелиных семей. У меня пока — пять, на следующий год будет двадцать, я надеюсь.
— На стене вашего кабинета — портрет Буденного. Чем это продиктовано?
— Буденный — «лошадник», в Советском Союзе было наибольшее количество лошадей в мире. Ипподромы тогда — прямо или косвенно — курировал он и много толковых идей предложил.
Источник: yugtimes.com